Воронеж в годы Великой Отечественной войны - часть 2
Если проехать по Проспекту дальше в северном направлении, то на правой стороне от виадука, перекинутого через ж.-д. пути главного вокзала, находится тюрьма. Она находится посредине города, только в нескольких шагах от главной улицы в соответствии с принципами правительства. Строение с бомбоустойчивыми стенами, с мрачной лестничной клеткой, темными коридорами и камерами. Одно крыло этого негостеприимного создания было взорвано большевиками в день отступления. Под развалинами, судя по запаху, должна быть целая груда трупов. Очевидно, это были арестованные, которых НКВД (ГПУ) не хотело оставить немецким частям. Мы поехали к восточной окраине города, к западному берегу реки Воронежа, прежде чем посетить немецкие позиции на северной окраине. Отсюда имеется хороший вид на находящееся в руках большевиков предместье Монастырщенка и лежащие за ней поля. В старом городе, на западном берегу реки расположены более или менее разрушенные церкви. В большинстве из них советские правители устроили большие архивы, в одной церкви был устроен антирелигиозный музей. В нем большевики старались доказать, что человек не относится к высшим существам и поэтому ему нечего верить в Бога. Сбор всякой всячины доисторические картины, средневековая, египетская пластика и гипсовые выродки – плод болезненных еврейских мозгов, ценные распятия, иконы, облачения священников, большевистские агитационные плакаты и картины с изображением святых Московского Олимпа.
Через несколько дней после этого осмотра снаряды вражеской артиллерии разрушили и это поучительное место.
Предприятие "Больница"
"Восточнее Проспекта Революции, как уже упоминалось выше, после занятия города образовалось несколько пунктов сопротивления, которые могли быть взяты только после жестоких боев. Здесь на возвышенности у северо-восточной окраины города, западнее ж.-д. линии на Москву, под защитой заброшенного парка и болота расположена большая больница – не следует ее смешивать с больницей, расположенной на Проспекте Революции. Здесь же находится так называемый "Стадион", не имеющий ничего общего с подобного рода местами в Западной Европе. Из больницы большевики могли хорошо наблюдать за большей частью города, занятой войсками, и отсюда они пробовали массированными наступлениями решить участь города. Однажды наша пехота в жестоком бою взяла стадион. Отсюда большевики отступили в парк. Больница превратилась в крепость. Поле, на которое вышла наша пехота, обстреливалось оттуда ураганным огнем из орудий, гранатометов и пулеметов. Положение становилось критическим, казалось, что наступление сорвется. Тогда немецкая ударная часть зашла в тыл больницы. Поддерживаемый огнеметом целый батальон велосипедистов заехал неожиданно с фланга большевиков. Товарищи по ту сторону больницы неожиданно увидели длинные шипящие змеи огнеметов, услышали дикие звуки выстрелов и поняли, что теперь их час настал: в наступление на больницу. Каждый этаж, каждая комната завоевывалась в жестоком рукопашном бою, лопатой также пришлось немало поработать. Но какую картину увидели наши товарищи, когда бой был закончен. Больница, выдержавшая в течение шести часов жесточайший бой, была переполнена больными, из которых некоторые только на днях перенесли операции, женщинами и детьми, тяжелобольными и беспомощными людьми, койки которых большевики придвинули к окнам для улавливания пуль и за которыми они защищались. Картина настолько бесчеловечная и жуткая, что забыть ее невозможно. Это такая же извращенность, которая заставляет сбрасывать каждую ночь тысячи бомб на больницы, церкви и жилые дома в Западной Германии. Проклятие для всего человечества, за уничтожение которого мы все принялись».
А вот как описал этот эпизод Юрий Гончаров в книге «Теперь безымянные…». Эггером называет Штебе. Внутри больничного здания, особенно на нижних этажах его, царил невообразимый хаос. Койки, матрацы, крашенная белой эмалевой краской мебель, тюки с одеялами, постельным бельем, ящики с медицинскими приборами, картотеками громоздились грудами, как попало, загораживая коридоры, лестничные площадки. Можно было явственно вообразить, в какой поспешности и суматохе происходила тут эвакуация больных и имущества, прерванная приближением немецких частей. Бой, разыгравшийся в здании, еще более усилил общую картину беспорядка и хаоса.
Эггера провели по нескольким этажам, он увидел большой операционный зал круглой формы с куполообразным потолком, представляющим мощный электрический рефлектор, устроенный так, чтобы от человеческих фигур возле операционных столов, от рук хирургов не возникало теней. Эггер увидел также палаты, в которых содержались больные, — просторные, с высокими потолками, широкими окнами. Большинство палат было пусто, но в некоторых стояли койки, и на них под простынями и одеялами лежали люди с бинтовыми повязками на теле, стриженные под машинку — как принято в России стричь находящихся на больничном излечении или рядовых солдат. Люди эти, лежавшие в разных позах, кто на спине, кто на боку, кто — свесив с койки руку, голову или часть туловища, — были мертвы.
Лейтенант Гофман, исполнявший при осмотре роль гида, порывисто-подвижный, с оживленным блеском глаз, склонный к шутливости и остроумию в объяснениях, заметил, что Эггер заинтересовался лежащими в кроватях людьми, и сказал, не вдаваясь в подробности, как о мелком и не стоящем более длительного внимания эпизоде, что это — раненые красноармейцы, которых не успел вывезти русский медперсонал и которых пришлось добить из предосторожности, чтоб не оставлять у себя за спиною. Известно, какие среди русских попадаются фанатики, — даже раненные, они постарались бы наделать немецким солдатам вреда.
Перо Эггера задержалось над блокнотной страничкой, на которую он на ходу вносил заметки для памяти. То, что приказал сделать Гофман, несомненно, было разумною мерою, в его положении Эггер, вероятно, поступил бы точно таким же образом, не видя в этом ни преступления, ни большого зла, а только печальную, продиктованную жестокой военной обстановкой необходимость. Но... читатели, далекие от фронта, не знакомые с тем, что на войне свои особые законы, держащиеся в своем восприятии общих моральных принципов, вряд ли сумеют правильно понять этот эпизод, сочтут поступок немецких солдат не рыцарским. Будет лучше, подумал Эггер, помечая для памяти, представить этот эпизод чуть-чуть иначе: немецкие солдаты применили оружие потому, что раненые оказались не ранеными, а русскими красноармейцами, из тех, что обороняли здание, а потом спрятались под больничными одеялами, чтобы, выбрав момент, нанести немцам коварный удар в спину.
25 января 1943 года Воронеж был освобождён. Один из бойцов вспоминал: «Мы двигались по проспекту Революции и не встретили ни одной живой души… Город был мёртв. Повсюду горы развалин и чёрные остовы домов… Так мы прошли на запад по безжизненному городу». Уже 26 января в город начали возвращаться жители. К 1 марта вернулось уже около 10000 жителей.
Имеются подтверждённые факты того, что немцами неоднократно совершались массовый убийства мирных жителей. Памятник Ленина использовался, как место для казней. Чёрной лентой через жизнь города проходит трагедия «Песчаного лога». Там были устроены массовые расстрелы больных и раненных из госпиталя для гражданского населения (госпиталь находился в школе №29 (сейчас №12) на улице 20-летия Октября. Со слов очевидца трагедии «27 августа 1942 г. к зданию, где помещался госпиталь, подъехали две машины, крытые брезентом. Прибывший с ними немецкий офицер объявил, что госпиталь эвакуируется из Воронежа в села Орловку и Хохол, и предложил больным грузиться на машины. Когда машины были заполнены, немецкие солдаты опустили брезенты, чтобы люди не могли видеть, куда их везут, после чего машины двинулись в путь. Выехав за город, машины свернули вправо от дороги, что идет на Малышево, и, подъехав к неглубокому песчаному логу, остановились. Немецкие солдаты потребовали, чтобы раненые сошли на землю. Беспомощных, слабых людей палачи сталкивали в овраг, заставляли ложиться лицом к земле и в упор расстреливали. Тех, кто пытался сопротивляться, убивали ударами приклада по голове. Мерзавцы не щадили даже грудных детей, пристреливали их на руках матерей. Когда расстрел первой партии был закончен, машины вернулись в город, погрузили новую партию обреченных, которые были также привезены на это место и расстреляны. Такие рейсы продолжались несколько раз».
Город был практически полностью разрушен – городской коммунальный фонд уничтожен на 92%. Из 20 тысяч домов уцелело лишь 1723 дома. Немцы разрушили и сожгли городскую публичную библиотеку, музей изобразительных искусств, уходя взорвали Обком, Дворец пионеров, старое здание ВГУ. В книге «За родной город» (Воронеж, 1945 года) только что освобождённый Воронеж предстаёт перед автором в следующем виде: «От вокзала осталась груда камней… Проспект Революции производит страшное впечатление: нет ни одного целого дома… Петровский сквер весь в окопах, в блиндажах. В Кольцовском сквере тысячи могил с крестами. Здесь фрицы устроили кладбище… Горит здание обкома партии, вернее, то, что от него осталось, — огромные развалины (сейчас на этом месте Никитинская библиотека)». До нашего времени остался живой памятник войны – Ротонда, её было решено оставить разрушенной, в назидание потомкам. Как феникс восстал из пепла наш город, буквально по кирпичикам, благодаря неимоверным усилиям жителей город был восстановлен, намного превзойдя предсказание, которое сулило, что понадобится минимум 50 лет на восстановление города.
Указом от 06.05.1975 года город награждён Орденом Отечественной войны 1 степени, а 16.02.2008 городу присвоено звание «Город воинской славы»
